Отходит, встречается с Гурьевной, строго взглядывает на нее и уходит.
Сарытова и Гурьевна.
Гурьевна. Что это как он глаза-то выпучил на меня?
Сарытова. Значит, ты стоишь! Давно ли ты в почтальоны-то записалась?
Гурьевна. В почтальоны? Нет, матушка, Серафима Давыдовна, я на это не согласна.
Сарытова. А Настино письмо?
Гурьевна. Так неужели б я не сумела отправить его, если б захотела? Не несла б я его, как нищий суму, чтоб все видели. Отказаться-то было неловко, а попалась я, так что ж делать, мол, грех попутал.
Сарытова. Плут ты, Гурьевна!
Гурьевна. Ах, матушка, наша должность такая. А письма переносить от барышень я не согласна, за это затылком ответишь. Вышла замуж, чепец надела, ну, тогда пиши к кому хочешь; а покуда ты девица, так сиди да облизывайся…
Сарытова (хохочет). Ха, ха, ха! Ведь и ты девица, значит и ты облизываешься?
Гурьевна. А то как бы вы думали! Нет, матушка, это теперь свободно стало, а прежде куда как строго было: чуть что заметят, сейчас ножницами косу бжик — вот и кулафюра испорчена, и ходи стриженой. Да и закрыть нечем было, хвостов-то на голову не наматывали!
Сарытова. А воспитанник твой откуда взялся?
Гурьевна. Приемыш, матушка, чужой, чужой. Так взяла его, что ребенок очень занятный был. И вырастила, грех пожаловаться, истинно себе на утешение.
Сарытова. Что ж он, при месте при каком-нибудь?
Гурьевна. Дома покуда. Место для него самое настоящее — управляющим быть. И так он крестьянское положение и крестьянскую нужду понимает, что дешевле его никто у мужика ничего не купит. Холст ли, масло ли, али что прочее, чуть не даром берет; мужик-то плачет, а продает: крайность, ничего не поделаешь. Вот этаким манером и перебиваемся.
Сарытова. Я его иногда здесь вижу.
Гурьевна. Да он везде бродит, любит очень; и сейчас у Степана Григорьевича сидит, гостей забавляет; потому как он много смешных слов знает и на гитаре играет.
Сарытова. Ну, довольно о пустяках-то! Денег достала?
Гурьевна. Не знаю, как сказать. Никак его не уломаешь; туг он очень на деньги-то!
Сарытова. Да кто «он-то»?
Гурьевна. Фарафонтов. Был чиновник, да за шкапом остался.
Сарытова. Как за шкапом?
Гурьевна. А так, за шкапом; по-нашему, с места долой, а по-ихнему — за шкапом!
Сарытова (хохочет). За штатом, а не за шкапом.
Гурьевна. Ну, уж я по-ученому не знаю, а все одно и то же выходит, что не при должности.
Сарытова. Это твой друг-то, что ли?
Гурьевна. Да какой друг! Я, конечно, пользуюсь от него крупицами за маклерство; вот вся и дружба.
Сарытова. Какие же его условия?
Гурьевна. Три процентика в месяц и заклад.
Сарытова. Да вы оба с ума сошли! Какой заклад?
Гурьевна. Бриллиантики есть у вас, я знаю.
Сарытова. Да ведь они детские!
Гурьевна. Что ж за беда? Выкупите!
Сарытова. Ну, я подумаю; только проценты очень велики.
Гурьевна. И то час целый торговалась — подай четыре, да и все тут. Да вам когда нужны деньги-то?
Сарытова. На-днях: надо Лизгунову отдавать.
Гурьевна. Да, уж этот не помилует. Вот, матушка, дедушка его лакеем был, тарелки лизал, оттого у них и фамилия-то пошла: Лизгунов; отец пуды да четверики на стене мелом чертил, а он у нас первый листократ.
Сарытова. Почему ты его аристократом называешь?
Гурьевна. Как же его назвать-то? В колясках ездит, на всех пальцах перстни. Одна его беда, невесты все не найдет!
Сарытова. Отчего же?
Гурьевна. В хорошие, дворянские дома не пускают, да и пускать нельзя: глаза очень бесстыжие.
Сарытова. Какой язык у тебя, Гурьевна!
Гурьевна. Что ж, матушка, язык? Я своим языком очень довольна: он меня кормит! Если бы я была вредная какая, вы бы первая меня на порог не пустили. Нет, матушка, коли я что говорю, так говорю человеку, к которому я всей душой; а то — так хоть все зубы повыдергай — ничего от меня не узнаешь. А вот для вас, что ни спросите, так и отпечатаю!
Сарытова. Спасибо. А что говорят про моего управляющего?
Гурьевна. Хвалят, матушка, хвалят. Отважный молодой человек, и поступки его все такие еройские.
Сарытова. Какие «еройские»? Говори ты по-человечески!
Гурьевна. Ну, известно, какие в холостой компании бывают. Как в город приедет, так у них и компания. Сначала все здоровья друг другу желают, а уж как совсем станут здоровы, надо это здоровье куда-нибудь девать. Сейчас тройки и кататься, и женский пол с ними!
Сарытова. И часто это у них бывает?
Гурьевна. Да как в город поедет, так и компания,
Сарытова. А не врешь ты?
Гурьевна. С места не сойти, коли лгу. Третьего дня меня самоё чуть впрах не раздавили, маленько бог помиловал. Гаркают, свищут…
Сарытова. Ну, довольно! Денег ищи, Гурьевна, скорей, нужно очень! На три процента я согласна.
Гурьевна. Искала, матушка, искала. Обгложи меня тараканы, искала! Все ноги оттоптала, все башмаки износила!
Сарытова. Вижу, к чему ты подговариваешься!
Гурьевна. Мучки бы…
Сарытова. Найди денег — дам!
Гурьевна. Теперь бы хоть осьминку.
Сарытова. Хорошо. Вон Степан Григорьевич, ему скажу! Подожди!
Гурьевна. Благодарю, матушка, подожду. (Уходит.)
Сарытова, Баркалов, потом Марья.
Баркалов. Что с вами? Вы расстроены?