Том 10. Пьесы, написанные совместно - Страница 91

Ренева. Ах, так вот где Васильков живет! Миленькая эта Оля у него. Забежала ко мне раз, да и пропала. Теперь я осмотрелась и узнаю местность. (Указывая налево.) Там дальше, за рощей, кажется, Тиновка Залешина?

Рабачев. Да, там.

Ренева. Залешин!.. (Задумывается.) Когда-то и с ним проводили мы ночи в горячих беседах!.. Почивает он теперь после сытного ужина на душном пуховике! А бог весть, может быть, и хандрит!.. А ночь-то, ноченька! Да, хороша она; а всё не то, что там, далеко, под другими небесами!

Рабачев. Хорошо и здесь; особенно тому, кто не видал другого.

Ренева. Да; но здесь, когда хорошо, то все куда-то манит тебя — улетел бы; а там бывают такие минуты, что никуда уж не хочется. Впрочем, мне сегодня, вот сейчас, и здесь хорошо; так хорошо мне, как давно не было: и грустно, и сладко! И никуда не манит… Одного бы мне теперь…

Рабачев. Чего же?

Ренева. Чего? (Смотрит на Рабачева, решительно.) Чтоб вы любили меня!

Рабачев (с испугом). Зачем вам? Что вы хотите от меня? Ведь вы забавляетесь и больше ничего!

Ренева. Нет, в эту минуту я вас страстно люблю!

Рабачев. Что вы говорите! Это фантазия, минутное увлечение.

Ренева. Пускай минутное, но оно горячее, искреннее…

Рабачев. Завтра уедете, и все исчезнет!

Ренева. Завтра уеду, а сегодня хочу жить! Что хорошо, то всегда коротко!.. Ох!.. (Встает.) Поедем еще… вон туда! Что это там?

Рабачев. Остров.

Ренева. А что там сверкает?

Рабачев. Вода между ракитником; там всё заливы. А вон дальше белеет — это песок; это он от луны кажется белым.

Ренева (восторженно). Вода, ракитник, белый песок! Там русалки, — пусть они нас вместе защекочут. Я сама хочу быть русалкой! Едем!

Рабачев. Нет, я домой. Пустите меня, пора!

Ренева. Она ждет?

Рабачев. Ну да, ждет!

Ренева. Нет же, нет, не будет этого, не пущу. Я задушу вас! Видите, я плачу! (Рыдает.) Борис Борисыч, что со мной?.. (Убегает.)

Рабачев (хватаясь за грудь). Ах!.. А со мной-то что!.. (Следует за ней.)

Залешин выходит слева, сильно выпивши.

Явление третье

Залешин, потом Оля.

Залешин. А что?.. Не пошел? «Не буду у нее больше, не пойду!» Дудки, брат! Либо ты меня, либо сам себя обманывал!..

Справа выходит Оля, закутанная в платок, робко озираясь.

Кто идет?

Оля. Ах!.. Кто это?

Залешин. Я!.. Уж простите… Ну что ж, каков есть!.. А это вы, барышня! И знаю куда, и знаю к кому! Я все знаю!.. А вы не бойтесь меня, ничего, не скрывайтесь… И скажу вам, — не ходите, подождите, его нет; я сейчас был; он гуляет и, пожалуй, долго прогуляет!.. Гуляли и мы!

Оля, пошатнувшись, едва не падает. Он подхватывает ее под руки.

А это вот нехорошо. Стой, не шатайся! А вот мы сядем с вами здесь, это будет лучше.

Ведет, сажает ее на бревно и садится рядом.

Оля. Ох, ох! Как у меня голова что-то!

Залешин. Ничего, пройдет. Кто там где, а мы здесь. А ночь… она одна над всеми. И фонарик этот небесный, он сверху светит всем: и радостным, и печальным. Геката… да, Геката! Давайте поплачем, что ль, вместе!.. Иль посмеемся!.. Нет, смеяться лучше… Видали вы уродов-то? Не видали? Так смотрите! Вот он перед вами!.. Люди гуляют, а он бесится!.. Ничего до него не касается, посторонний он человек, а он ревнует. Вы только это поймите! Каков урод! А! Эко безобразие-то в людях бывает!

Оля (вскакивает). Постойте! Мне послышалось на реке…

Залешин (встает и смотрит на реку). Ни-ни, ничего нет. Игра воображения, милая барышня…

Оля (опускаясь). Дурно мне, дурно.

Залешин (садится). Ну, это ничего, это пройдет… Все войдет в свою колею!.. Пустяки! Вот завтра взойдет солнце, новый день настанет…

Оля. Солнце взойдет, день наступит, а если счастья-то уж нет, так на что день, на что это солнце? Не надо его.

Залешин. Ну, завтра и увидим, тогда и подумаем; потому утро вечера мудреней. (Встает.) Эка штука какая, скажу вам! Вот поди ж ты! Ведь вы мне на счастье попались, милая барышня… барышня милая. (Стучит в лоб.) Тут-то вот, на чердаке-то, у меня словно светлей стало! А то чисто одержимый; к чорту на кулички меня несет, вот куда!.. Так вот оно!.. Да, так!.. Коли, значит, слабый человек станет поднимать другого слабого, так берется у него тогда, невесть откуда, сила! Так!.. (Садится.) А вы милая, вы милая барышня. Вижу, вижу теперь, где я вас… я вас в церкви только и видал… Вы зачем в церковь? Молиться?

Оля. Да, молиться.

Залешин. Отлично! Возвестим печали своя! Я и забыл, когда я молился… а сейчас могу. За вас могу, а за себя… не умею.

Оля. Что это со мной, у меня как будто все окостенело внутри?

Залешин. Это… это нехорошо…

Оля. Вы никому не скажете, что видели меня?

Залешин. Я-то? Я-то, пустой человек, да буду про других рассказывать! Чудно! Я и с собой-то не разберусь, не соображу никак!

Оля. А то все равно, хоть всему свету расскажите!

Вдали раздается сторожевой церковный звон.

Ах! Это на погосте!

Залешин. Вот где покой-то, вот где спят-то крепко!

Оля. Послушайте!.. Вот что!.. Вот что я хотела у вас спросить…

Залешин. Спрашивайте.

Оля. Про смерть… как вы думаете, страшно умирать?

Залешин. Умирать-то?.. Хм!.. Я и сам вот на охоте про то же размышлял. Ничего, мне кажется, только бы покороче, поскорей чтобы!

Оля. Как это, живешь и вдруг — куда? Где человек очутится? Вот что страшно-то, что не знаешь!