ЛИЦА:
Ренева.
Залешин.
Рабачев.
Оля.
Дерюгин.
Худобаев.
В глубине высокий берег реки, на котором разбросано несколько бревен; по обе стороны лес. Светлая лунная ночь.
Дерюгин, потом Худобаев.
Дерюгин (выходит слева; один). Ишь закатывают песни на той стороне; должно, робята в ночном! (Подходит к берегу.) На реке тихо, и плоты мои целы. (Садится на бревно в размышлении.) Что-то будет у нас завтра? Да пожалуй, что так выдет: от барина ничего настоящего не дождешься, а развязывай-ка кису, Денис Иваныч, да выкладывай! А хоть и в рассрочку — много денег, ох, много! Стоитто оно стоит… вдвое стоит — что говорить, клад сам в руки дается, да деньги-то отдавать, ох!.. Нож это мне вострый! Не ндравится!.. Забарствует тогда Денис Иваныч, узнают его!.. Ну, и скручу ж я вас, други милые, миряне православные. Полно вам, ребятушки, баловаться; подвяжу я вам хвосты, это не то, — что у господ вы!.. (Зевает.) Ох, хо, хо, господи, помилуй нас грешных! (Встает и смотрит, направо.) Живой человек объявляется… Кто ж бы это такой?
Идет навстречу, показывается Худобаев, в теплом пальто, с меховым воротником, с головой, обвязанной шарфом.
Барин!.. Да это вы?.. Не почиваете еще?
Худобаев. Не мог заснуть — бессонница! Но вообще я чувствую себя теперь довольно хорошо и бодро. Вышел освежиться! Доктора говорят, что деревенский воздух располагает ко сну.
Дерюгин. Это действительно, потому воздух легкий.
Худобаев. Ночь прекрасная; немного сыро, в левой ноге ощущаю ревматизм.
Дерюгин. Ничего, сударь, оделись вы тепло, впору ходить зимой так! А далеконько-таки вы изволите гулять! Версты, чай, две будет от дому.
Худобаев. Не заметил; задумался. (Садится на бревно.)
Дерюгин. Это так-с; за этой думой можно уйти далеко. У нас так-то мужичок есть, Панкратом зовут, случилось с ним летось, лошадь у него увели; вот и пошел он искать, да дорогой и задумайся, идет да и думает. Шел, шел так, да в чужую губернию и зашел. Ну, обыкновенно, за бродяжничество в остроге посидел там, сколько ему следует, да уж на третий месяц так-то по этапу и вернулся. И теперь смеются ему: «А что, Панкрат, лошадь нашел?» — Как шибко ругается за это, страсть!
Худобаев (про себя). Н-да, многое еще надо сообразить.
Дерюгин. Да что тут, сударь, соображать! Дело все на глазах. Надо решение какое-нибудь от вас.
Худобаев. И решимость есть, но меня несколько форма затрудняет: в какой форме?
Дерюгин. А ежели без формы, безо всякой пока сделать, ее на после отложить?
Худобаев. Нет, вы не знаете, о чем я думаю.
Дерюгин. Конечно, сударь, мы люди темные, вы нас простите! Мы брякаем так, от своего необразования. Я полагаю так, что это вы насчет то есть купчей крепости?
Худобаев. Ах, нет, совсем не то!
Дерюгин. А завтра надо нам, сударь, являться; уж то ли, другое надо барышне сказать.
Худобаев. Завтра… да… непременно завтра.
Дерюгин. А мне тоже что-то не послалось: лег это на сене… пес его знает, точно кусает что-то; встал и пошел; да вот, кстати, лес тут свой на реке посмотреть, цел ли. Купил у плотовщиков, а убрать не успел. Ну, и берет опаска. Народ у нас — выжига, свой же сосед не постыдится убрать, что плохо лежит. Спуститься, привязать хорошенько. (Скрывается.) Я тотчас-с, а там хоть и провожу вас.
Худобаев. Мне кажется… да… нет сомнения, ведь сама же намекнула: «Может быть, ваше счастье близко, здесь!» Какая милая женщина! Она теперь в сладком сне, с улыбкой на устах! Какая картина! (Напевает.)
На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит!
Дерюгин (показываясь). Прикрутил крепко! Вот как, барин песенки распевает! Слава богу, поправились!
Худобаев. Ночь очень хороша, невольно что-то чувствуешь!.. И притом… да… мне несравненно лучше, я очень бодр!
Дерюгин. Всякое дыхание радуется, к примеру! Такая погода стоит! И уборка у нас важная, что бог даст дальше! А как рыба плещется, нет, нет, да и ударит, ровно поленом! Что ее здесь, этой рыбищи! Вот кабы невод хороший, пудов пятьдесят зацепить можно.
Худобаев. Но все-таки я чувствую, что сыро; надо домой. (Идет.)
Дерюгин (следуя за ним). Да, уж поберегайтесь, сударь, а то опять бы не расклеиться!
Уходят. Слышен плеск весел, но лодки за берегом не видно. Удары весел замолкают. Входит на берег Ренева, за ней Рабачев.
Ренева, Рабачев.
Ренева. Фу!.. Хорошо!.. Хорошо ведь?
Рабачев. Хорошо!
Ренева. Вот теперь сядем здесь, поговорим, отдохнем. (Садится на бревно.) Вы не думайте, мы еще покатаемся! Вы не устали грести?
Рабачев. Нисколько не устал.
Ренева (оглядываясь). Где это мы? Я этого места что-то не помню. Мы не отсюда поплыли?
Рабачев. Нет. (Встает и указывает налево.) Вон ваша деревня; а поплыли мы вон — ниже, от моей усадьбы.
Ренева (встает, одной рукой опирается на плечо Рабачева, а другой показывает вдоль по реке). А вон это? Где это огонек светится?
Рабачев. Это у купца Горбина во флигеле, тут ваш покупщик Худобаев обитает на даче.
Ренева. Вот он где! Ха, ха, ха! Не спит! Что-то он делает? Верно, банки ставит. Чем-то он меня завтра утешит?.. А вот еще близко огонек. Вдруг мигнул и погас. Заметили?
Рабачев. Заметил.
Ренева. У кого это?
Рабачев. У Василькова в доме.