Сандырева. Вашей дочери Насте делают предложение…
Сандырев. Предложение, да какое же? Насчет чего?
Сандырева. Он не понимает! Просят ее руки.
Сандырев. Да!.. Ну да, ну и хорошо. (Смотрит в газету.)
Сандырева. Да вы хоть полюбопытствуйте, кто…
Сандырев. Да, да, как же, это надо!.. Ну кто же, кто?
Сандырева. Чиновник-с, этот самый чиновник.
Сандырев. Чиновник? Это хорошо. Какой чиновник?
Сандырева. Генеральский.
Сандырев. Генеральский? Генерал, генеральский…
Сандырева. Да вы проснитесь! Он уж не помнит, что у нас было сегодня.
Сандырев (трет лоб). Да, ну да, теперь я… да…
Сандырева. Петр Степаныч Иванов, чиновник его превосходительства, что у нас на ревизии… понимаете?
Сандырев. Ах… да… да… Так он это вот как?
Сандырева. Да-с! Вот как! А генерал подарил ей альбом.
Сандырев. Кому альбом? Да, да, так, чиновник подарил альбом, а генерал предложение!..
Сандырева. Эх, Иван Захарыч, вот до чего довела вас политика!
Сандырев. То есть да, чиновник — предложение, а генерал — альбом! Понял я. Ну, что тут мудреного!
Сандырева. Насилу-то, ах, тюленюшка! (Поднося ему свою руку.) Целуйте ручку и благодарите… за что вам бог послал такую жену-то.
Сандырев. Ты, да… благодарю, благодарю…
Сандырева. То-то! Ценить-то вы только не умеете… Отправляйтесь в сад, к жениху! Да бросьте хоть теперь-то. (Вырывает газету и кладет на стол.) Ступайте, будьте любезны и веселы. (Выталкивает.) Идите, идите… и я сейчас.
Сандырев. Иду, иду… (Уходит.)
Сандырева. Думано ли, гадано ли, чтобы такая развязка! (Подходит к окну.) Нивин идет! (В окно.) Василий Сергеевич, Василий Сергеевич! На минутку. У нас — радость! (Бежит к дверям в зал и встречается с Нивиным.)
Сандырева и Нивин.
Сандырева. Когда же это было прежде, чтобы мимо шли и к нам не зашли?
Нивин. Я, право, и не заметил, что мимо вас прохожу.
Сандырева. Вот как углублены! Прошу же вас, присядьте на минутку.
Садятся.
Наша ревизия чудесно сошла, Василий Сергеевич! Генерал был очень любезен!
Нивин. Очень рад.
Сандырева. И радостная новость у нас!
Нивин. Что такое?
Сандырева. Чиновник его превосходительства сделал предложение Настеньке, Иванов по фамилии; прекрасный молодой человек.
Нивин. Как это скоро у вас делается.
Сандырева. Бог нас устрояет, Василий Сергеевич.
Нивин. Хм… ревизия, сватовство — интересно…
Сандырева. Именно, что чудесно! Ах! Гляжу я все на вас, Василий Сергеевич, как изменились.
Нивин. Старость подкрадывается.
Сандырева. Ох, что вы! Вам только еще жить да наслаждаться, Василий Сергеевич! Наука, ох, наука вас сушит! Довольно бы, право, довольно бы!
Нивин. А что пословица-то говорит, Ольга Николаевна? Век живи, век учись!
Сандырева. Да чему вам, помилуйте! Уж вам ли чего не знать! Вы все знаете; вам кажется, что еще что-то осталось. Конечно, слава! Прославиться человеку хочется, показать всему свету свой ум.
Нивин. Показывать свету свой ум, да еще всему! Ольга Николаевна, что вы! Далеко очень.
Сандырева. Ох, слава! Исстрадается, измучается человек так, что сам себя не понимает, ну, и — стреляются. А вы думаете, отчего? Все от этого.
Нивин. Так-с, именно, святая ваша речь, Ольга Николаевна.
Сандырева. Нет, глупая, дурацкая моя речь, Василий Сергеевич, простите меня; но от души, от нашего расположения к вам, не могу удержаться! И думаю я еще: не все же слава; а разве такое счастье хуже? Вести добродетельную, семейную жизнь, делать людям добро там, где судьба поселила; много добра! Ах, много за такого доброго человека проливается горячих молитв! И какая любовь, какая забота окружает его; он родной, дорогой становится для людей окружающих! И так ему хорошо, и ничего уже не хочется, не рвется он к этой громкой, страшной славе!
Нивин. Просто плыву; плыву по какой-то волшебной реке, под тихими, сладкими звуками сирен.
Сандырева (встает). Смеетесь вы над дурой-бабой! ну, бог с вами! Дай бог только вам здоровья да сил! А каким я вас чайком угощу, мы только что получила, свеженький! Ведь я знаю, что вы любите! Я сию минуту! (Уходит.)
Нивин. Какова женщина!.. Да-с, дама с соображением. (Помолчав.) Вот так-то и плывешь, и плывешь, да как задремал под эту тишину-то — ну, и прощай. Очнешься вдруг, разбудит тебя что-нибудь — ни силы уж в тебе, ни мысли, и так и тянет, так и затягивает тебя плыть дальше это тихое море покоя и сна. Вчера изорвал я, в сознании своего бессилия, начатую диссертацию, а сегодня… (увидав входящую Липочку) плывем!
Входит Липочка со стаканом чаю.
Нивин и Липочка.
Нивин. Как вы сегодня интересны, позвольте вам сказать.
Липочка (поставив стакан). Это что же значит?
Нивин (прихлебывая чай). То, что вы очень милы!
Липочка. Вы уж за комплименты взялись, от скуки, что ли?
Нивин. Невольно-с, невольно! Ваш вид вызывает.
Липочка. Или насмехаетесь? Вас не разберешь.
Нивин. Ничуть-с! Вы такая славная, сдобная, мягкая, свежая… Так можно выражаться?
Липочка (надувается). В булочной можно.
Нивин. Так извините нашу невежественность по части излияния нежных чувств! Груб! Груб… Нет, право, вы мне начинаете очень нравиться. В вас так полно выражается идея ненарушимого жизненного покоя; каким здоровьем веет от вас!