Рабачев. Как ты меня обрадовала! Ну, вот твое хозяйство! Смотри, хозяйка моя милая!
Оля (припадая к Рабачеву). Я к тебе третьего дня и ночью прибегала, да тебя не было дома.
Рабачев. На лодке катался.
Оля. С ней?
Рабачев. Да, с ней.
Оля. Ты все с ней, я-то… уж я думала, думала. Как же ты это… не пожалел?
Рабачев. Уж теперь кончено, довольно. Потешил ее, и сам подурачился, и будет с меня. Нет, уж теперь калачом не заманишь.
Оля. Ты ведь и тогда то же говорил, а потом…
Рабачев. Ах! Да разве я хвалю себя! Молод — вот беда-то моя! Словно как я охмелел!.. Ну, да вот очнулся, конец!
Оля. Нет, ты мне вот что скажи: ты меня все любишь… все еще так же, как прежде?
Рабачев. А то кого же, кого же еще мне любить-то? Ее, что ли? Так ты только подумай; что мне она, на что! И что я для нее? Так, потеха одна, баловство.
Оля. Вот точно камень с души свалился; а то было ведь я что думала-то! Ты не сердись! Тоска меня одолела; ну вот грызет день и ночь. Думала, коли уж он меня покинул, так пойду взгляну на него последний раз, да и… страшно и подумать, не то что вымолвить! Ты сам посуди: как мне жить без тебя и для чего жить?
Рабачев. Ольга, довольно; пора кончить этот разговор!
Оля. Ты ведь не пойдешь к ней больше?
Рабачев. Сказано тебе, не сто раз повторять!
Оля. Ну, так вот видишь: у меня даже слезы от радости, так мне хорошо!
Рабачев. И мне так хорошо, что и домой тебя отпускать не хочется.
Оля. И мне уходить не хочется.
Рабачев. Так оставайся! Что тут еще бобы-то разводить! Вот и хозяйничай!
Оля. Нет, нет, что ты! Как можно! Ты поезжай поскорей к отцу-то!
Рабачев. Завтра же поеду! Да скажу ему, что, пожалуйста, мол, поскорей свадьбу, я церемоний не люблю; а то, мол, я и так увезу.
Оля. Ты только отцу-то скажи; а то, пожалуй, увози. Ох, что-то уж и не верится такому счастью!
Рабачев. Осенью у меня будут деньги, выстрою новый дом, небольшой; комнатки маленькие, чисто, светло, цветов побольше…
Оля. Да!.. А окнами чтобы выходил на реку… весело: ходят барки, народ…
Рабачев. На реку и будет. Потом сад побольше разобьем; в саду будем работать вместе.
Оля. Буду; я очень люблю копаться в саду… Ах!
Рабачев. Что ты?
Оля (указывая налево). Смотри — она! Идет сюда… Я спрячусь!..
Уходит в дом. В калитку входит Ренева.
Рабачев и Ренева.
Ренева. Хорош, хорош! Как же вы смели два дня не являться? Видите, сама пришла.
Рабачев. Я был очень занят-с.
Ренева. Могу спросить, чем?
Рабачев. Рабочая пора, мало ли дела!
Ренева. Ну, вот сегодня, сейчас, например, что вы делали?
Рабачев. Собирался косить в саду.
Ренева. Собираться не значит еще делать!
Рабачев (указывая). Вон косу точил.
Ренева. С вами никого не было?
Рабачев. Когда?
Ренева. Сейчас?
Рабачев. Никого. Я один.
Ренева (с улыбкой). А мне послышался чей-то голос.
Рабачев. Что это, допрос, что ли? (Садится.)
Ренева. Так что же, хоть бы и допрос!
Рабачев. Права-то у вас нет, кажется!
Ренева. А если есть, если я интересуюсь вами, как, может быть, никем и никогда?
Рабачев. Полноте шутить! Какой интерес, и на что я вам?
Ренева. А вот какой: я волнуюсь, тоскую; я умирала эти дни и все ждала вас. А у него, видите ли, какие-то дела важные!
Рабачев. Не важные, а насущный хлеб.
Ренева. Фи, стыдитесь! Такой молодец и толкует о насущном хлебе, как старик о богадельне! Умрете, что ли, с голоду? Одним словом, как хотите, а на несколько дней еще вы мой. Вы не можете, не смеете отказать!
Рабачев. Эх!.. Право, ведь… знаете… (Ходит.)
Ренева. Ничего не знаю и не хочу знать!.. Что это!.. Мне даже стыдно за вас!.. Но вы поймите, ведь только на несколько дней! Если сегодня Худобаев не ответит решительно, то есть попросту, тогда я продам имение крестьянам, за что бы только ни продать и не медля уеду, и прощайте навсегда!.. А вы уж рады, что исчезнет, испарится эта досадная женщина, которая так тревожит вас!
Рабачев. Нисколько. А признайтесь, что сами вы желаете поскорей уехать отсюда, скучно вам здесь с нами.
Ренева. Скучно, да, смертельно скучно! А тут вы еще, жестокий, отталкиваете меня. Погодите, уеду, так вспомните, может быть, и не раз!
Рабачев. Вспомню, конечно; уж наверно вспомню.
Ренева. Как? Злом или добром?.. А? Злом?
Рабачев. За что же мне вас вспоминать злом?
Ренева. И я так думаю. Женщин вы, конечно, встретите еще много в жизни; полюбите, пожалуй женитесь; будет у вас хорошая жена и поинтересней, получше, нежели у Залешина Авдотья Васильевна; но все же такую, как я, вряд ли уже увидите! Я для вас новость, как и вы для меня. Женщина вольная, как птица! Есть ли у вас такие?
Рабачев. Да, у нас тут таких не встретишь.
Ренева. Вот и насмотритесь на меня хорошенько! Не все же одни и те же лица, одни и те же чувства. Эх, господа, как посмотрю я на вас да подумаю над вашим благоденствием! Нет, не хочу, не променяю я своего бездолья и бесприютности на него! Я живу, а вы здесь прозябаете!.. Да, а что же Залешин? Неужели он не приедет даже проститься со мной?
Рабачев. Не знаю; я думаю, что приедет.
Ренева. Что он?
Рабачев. Не хочется говорить! Хандрит и дурит!
Ренева. Как я довольна за него, что он хандрит! Авось похудеет; а то он очень толст и близок к удару. И осиротеет его Авдотья Васильевна!.. А, вот и мой Денис Иваныч шествует ко мне.