Том 10. Пьесы, написанные совместно - Страница 50

К оглавлению

Андрей. С чего же такие мрачности у вас в голове-с?

Гаврила Пантелеич. Да веселиться-то мне нечего. Коли сил нет, так без помощника плохо.

Андрей. А я то-с?

Гаврила Пантелеич. На приказчиков какая уж надежда! Воровать друг перед другом взапуски — вот на это их взять!

Андрей. Да я-то на что же-с?

Гаврила Пантелеич. Ну, где уж тебе? Нет, не туда дело поехало!

Андрей. Почему же так? Я при деле быть могу.

Гаврила Пантелеич. Ты-то пожалуй, да прынцесса-то твоя — не низко ли ей покажется?

Андрей. Это дело до нее не касающее.

Гаврила Пантелеич. Ну, как, братец! Она, к примеру, такое пирожное, сидит и на фортепьяне играет, а ты из красильни, как шут какой, в кубовой краске в залу-то ввалился! Так одно к другому не подходит.

Андрей. Ничего-с! Коли им не угодно, я один уеду; а они могут в Москве остаться.

Гаврила Пантелеич. В конторе беспорядки, книги позапущены, приказчиков поразогнал, получения плохи!

Андрей. Это уж на что хуже-с!

Гаврила Пантелеич. Пока ты наблюдал, так дело шло в лучшем виде, а теперь не скоро и распутаешь. До того дошло, что хоть прикончить фабрику-то, так в ту ж пору.

Андрей. Нет, как можно-с, дело миллионное! Для вас все суета, а я — человек молодой, я жить хочу.

Гаврила Пантелеич. Убытков боюсь. Фабрика — такая машина, что коли она в порядке, так барыш, а коли порядку нет, так она года в два все твое состояние съест. Так вот я затем в Москву-то поговорить с тобой. Приходи вниз завтра пораньше, потолкуем, на чем-нибудь надо решить. Я думаю здесь Москве пожить: захвораешь, так дохтура близко; помолиться когда, так святыни много.

Андрей. Милости просим: я низ отделал, там для вас всякое спокойствие будет.

Гаврила Пантелеич. Уж видел, что отделал — швыряй деньги-то! (Заметя портреты.) Эге! вот ты их куда разжаловал, стариков-то!

Андрей. Я хотел их туда вниз-с…

Гаврила Пантелеич. Ну да, подальше куда-нибудь, чтоб с глаз долой: на чердак или в сарай их, чтоб не зазорно было, что у нас, мол, деды — не князья, не бояре…

Андрей. Нет-с, не потому-с…

Гаврила Пантелеич. А кто, Андрей, нам с тобой деньги-то дал? откуда все эти шелки да бархаты, и кто нам эти палаты выстроил?

Андрей. Все это я понимаю-с…

Гаврила Пантелеич. А каково было наживать-то ему? Ведь он в лапотках в Москву-то пришел, на себе воду возил, недоедал, недосыпал, и под дождем, и на морозе…

Андрей. Все это при нем и останется-с.

Гаврила Пантелеич. Коли ты труды его ни во что ставишь, так хоть за ум-то почти! Ума-то в этой голове было не то, что у нас с тобой!

Андрей. Да я за все его почитаю и уважаю-с.

Гаврила Пантелеич. Поглядывай на него почаще, так сам умней будешь. (Строго.) Подай мне их, я им место найду!

Андрей. Извольте-с. Я давно Прохору говорю, чтоб он их вниз снес. Вы напрасно в сердце приходить изволите.

Гаврила Пантелеич. Не напрасно! Погляди на себя хорошенько, то ли ты делаешь-то? Ты, может, думаешь, что родители-то — звери, что они к детям все с сердцем да с грозой; так нет, брат, и тоскуют по вас иногда, бывает, что и до слез… (Утирает глаза и, махнув рукой, идет к двери.)

Андрей (останавливая отца). Позвольте-с! Что же так со слезами уходить, будто я вас обидел? Ведь я ваш сын-то; нужды нет, что я хожу во фраке, а и во мне тоже этой дикости довольно, достаточно. Вы меня за самое сердце задели, а я — русский человек: в таком разе могу все, что для меня дорогого, сейчас пополам да надвое. Скажите одно ласковое слово, так все брошу и не то что конторщиком или машинистом — кочегаром у вас на фабрике буду.

Гаврила Пантелеич. Ну, ну, бог с тобой! Родня мы, родня, вижу.

Андрей. Крутое сердце у меня, тятенька.

Гаврила Пантелеич. Да вижу, вижу…

Андрей. Но и не дурак притом…

Явление шестое

Андрей, потом Прохор.

Андрей (берется за голову). В самом деле, на дедушку-то посматривать: не поумнею ли? Нет, конечно, надо приставать куда-нибудь, к одному берегу. Барином мне не быть, так хоть купцом-то остаться порядочным. Довольно разыгрывал дурака; пора за ум взяться. Вот когда думать-то моей глупой голове, да думать так, чтоб лоб трещал; а что обдумаю — хорошо ли, дурно ли, — так уж завинтить накрепко. Прохор!

Входит Прохор.

Не пущай ко мне никого.

Прохор. Слушаю-с.

Андрей. Ни одного человека. (Уходит в дверь налево.)

Входит Елена Васильевна.

Явление седьмое

Елена и Прохор.

Елена. Кто был здесь?

Прохор. Гаврила Пантелеич и Настасья Петровна приехали с фабрики, так приходили к Андрею Гаврилычу.

Елена. А где он, Андрей Гаврилыч?

Прохор. У себя в кабинете. Не приказали беспокоить: делом заняты.

Елена. Ко мне, кроме Агишина, никого не принимать…

Прохор. Слушаю-с. (Уходит.)

Нина Александровна входит.

Явление восьмое

Елена, Нина Александровна, потом Прохор.

Елена. Мама, что ты такая кислая?

Нина Александровна. Я совсем умираю от мигреней; да и ты сегодня что-то не в духе.

Елена. Мне скучно, мне тяжело, мне надоела моя жизнь!

Нина Александровна. Ах, Лена, как я страдаю за тебя! Ты начинаешь раскаиваться? Это ужасно. Я предчувствовала, что между вами ничего не будет общего; ты до сих пор нисколько, кажется, не сошлась с ним.

Елена. Да, он мне чужой, совершенно чужой. Я замечаю, что он гораздо лучше, серьезнее, умнее, чем я прежде о нем думала; в нем есть решительность, отвага. Я его уважаю и даже нельзя сказать, чтобы я была к нему совсем равнодушна; какое-то довольно теплое, как бы родственное чувство есть к нему.