Том 10. Пьесы, написанные совместно - Страница 136

136

9 октября Островский извещал Соловьева, что пьеса переписывается. Намеченный «план» коренного изменения характеров Озерского и Оли не был осуществлен великим драматургом, усиленно работавшим в это же время над своей пьесой «Невольницы». Образы Озерского и Оли остались в пьесе «Светит, да не греет» те же, что в «Разрушенном счастье». Без изменения остались и образы Реневой и других действующих лиц пьесы.

По поводу названия пьесы «Светит, да не греет» Островский писал: «В этой пословице выражается не содержание пьесы, а сущность характера Реневой». О других изменениях в пьесе Островский сообщал: «Я изменил фамилии: Реева (производство от глаголов нехорошо) теперь Ренева; Завалкшин — фамилия известная, и их много в Москве — у меня Залешин. Озерского я изменил в Рабачева. Рабач значит коренастое, кряжистое дерево, но вместе с тем суковатое и неукладистое. Худосоков — вы и сами находите, что нехорошо; теперь Худобаев. — Рабачев медлит свадьбой с Олей, потому что находит в таких отношениях более поэзии. „В браке еще наживемся, говорит он, еще надоест. Посмотри вон на Залешиных“. Это дает целую черту его характеру».

В пьесе Соловьева отец Оли хотел выдать ее замуж за станового пристава. «Станового я совсем вон, — сообщал Островский, — по-моему, перспектива быть женой станового только нарушает поэтичность характера Оли и ничего не придает пьесе».

На рукописном экземпляре пьесы «Светит, да не греет», содержащем 182 листа, из которых листы начиная с 50-го до конца писаны рукою Соловьева, Островским сделаны разнообразные исправления, выпуски и вставки. Островский также подверг внимательной вдумчивой правке язык действующих лиц, добиваясь большей его жизненности и сжатости. Великий драматург уделил особое внимание ответственным местам пьесы, имеющим большое значение для развертывания сюжета, для обрисовки действующих лиц и для драматического построения всей пьесы.

Так, в рассказе Реневой (д. 1, явл. 6) Залешину о своем недавнем «герое» Островский к скупым словам Реневой: «Было много и еще поклонников» — добавил слова, полные сарказма и презрения: «обожателей, которые готовы были целовать мои ноги… Нет! Даже следы моих ног, в надежде, что княгиня даст мне богатое приданое, и которые все потом, под более или менее благовидными предлогами, сначала сконфузились, а потом удалились».

В реплики кулака Дерюгина, беседующего с Худобаевым, Островский внес комический рассказ о «декохте», которым он думает угодить хилому петербургскому барину, заботящемуся о своем здоровье. Реплику Дерюгина: «Всякое дыхание радуется, к примеру» (д. 4, явл. 1) Островский дополнил словами, изобличающими в Дерюгине жадного охотника до всяческого приобретательства: «А как рыба плещется; нет, нет, да и ударит, ровно поленом! Что ее здесь, этой рыбищи! Вот кабы невод хороший, пудов пятьдесят зацепить можно».

Островский усилил впечатление, произведенное приездом Реневой на обитателей дворянского захолустья. Образ Реневой также обогащен верной психологической чертой: возбудив в Рабачеве горячее чувство к ней, она боится силы, искренности этого чувства (д. 5, явл. 2, диалог с Дашей), и, однако, для Реневой вовсе не безразлично узнать то, что она узнает о Рабачеве от Залешина (д. 5, явл. 7).

Другая часть вставок Островского преследует цель углубить драматизм отношений между действующими лицами. За исключением нескольких реплик, Островскому принадлежит все 4-е явление 3-го действия — середина всей пьесы: тут с особой силой высказывается беспредельная любовь Оли к Рабачеву и серьезное ответное чувство Рабачева. Вставка Островского оканчивается выражением сильного порыва Оли: «Ты только отцу-то скажи, а то, пожалуй, увези. Ох, чтото уж и не верится такому счастью!» В 4-м действии (явл. 3) вставкой Островского является «восторженное» изумление Реневой красотой лунной ночи («Что это там? — Вода, ракитник, белый песок!»). Вставки Островского имеются и в 5-м действии.

Наконец наиболее важными и значительными изменениями, внесенными Островским, являются финалы всех пяти действий пьесы. Перу Островского принадлежит финал 1-го действия (явление 8-е, от слов Оли: «Ну, увидит кто-нибудь» до конца и все явление 9-е); Островским написано явление 11-е 2-го действия, являющееся его заключением; в 3-м действии Островский закончил явление 8-е, от слов Оли: «Мне что-то страшно!» до падения занавеса. Более сложной была работа над финалом, или, точнее, над всей второй половиной 4-го действия. Островскому здесь принадлежит вся вторая половина 3-го явления от реплики Завалишина: «Что это вы?..» (исключая ответную реплику Оли), начало и конец явления 4-го (кроме куска текста от реплики Реневой: «Как умирать, зачем умирать?» до ее же восклицания: «Вы с ума сошли»), все явление 5-е (исключая кусок текста от реплики Рабачева: «Да говори ты что-нибудь скорей, говори!» до реплики Оли: «За кого отдадут, кто посватается») и явление 6-е. В 5-м действии перу Островского принадлежат явления 9, 10 и 11-е, за исключением одной реплики Рабачева.

С окончательной редакцией пьесы, вышедшей из-под пера Островского, Соловьев ознакомился только уже по одному из экземпляров, отпечатанных на гектографе для Театрально-литературного комитета.

Пьеса «Светит, да не греет» была напечатана в еженедельном иллюстрированном журнале «Огонек» (1881, №№ 6, 7, 8, 9, 10) за подписью обоих авторов.

В первый раз «Светит, да не греет» была представлена 6 ноября 1880 года в Москве, в Малом театре, в бенефис М. П. Садовского, исполнявшего роль Рабачева. В других ролях выступили: Н. А. Никулина (Ренева), М. Н. Ермолова (Оля), О. О. Садовская (Залешица), В. А. Макшеев (Залешин), И. Н. Греков (Дерюгин), Н. И. Музиль (Худобаев).

136