Том 10. Пьесы, написанные совместно - Страница 116


К оглавлению

116

Пелагея Климовна. Что ж, доходить, так доходить.

Щемилов. А то, сколько ни лижи, только язык осмулишь. Коли дело, так дело и правь.

Пелагея Климовна. Послушаем.

Щемилов. Скажем. Гм, гм. Каждому человеку не равен час в жизни и на все предел. С прежней хозяйкой деньгу сколачивал, а теперь другая музыка подходит. Был мужик, а теперь на линию вышел. И не то чтобы там насчет чего прочего… а хочу, значит, настоящий обвиход завести. И чтоб жена насчет одеяния, образования и всякой видимости могла на манер как барыня. Вот какие мои помышления есть.

Пелагея Климовна. Что ж говорить, вам так и следует. Умный человек по-умному и рассуждает.

Щемилов. Вчера покойнице год минул, дотуда и ждал. Все как будто грех, да и зазорно. А теперь порешил не бобылем жить, а новую хозяйку облюбовать. И облюбовал. Подходит вам дело — просим, а не подходит — поклон отвесим. Кажется, из моих слов можете понять.

Пелагея Климовна. Как не понять! Что тут непонятного! Просьбу вашу принимаем, а за ответом дело не станет. Хорошему человеку — хороший и ответ.

Щемилов. На этом пока благодарим словом, а напредь будем благодарить и делом. Оченно обрадовали.

Пелагея Климовна. Уж мое-то расположение вам известное; а вот как насчет дочери теперь?

Щемилов. Как? Политику поведем. На слове-то я не очень занозист, а в таком разе не хуже другого оборудую. Потому, подъему много, Пелагея Климовна! Главная причина: подъем есть — и дух есть. Тут и быть делу. Как привезу из города на четыре платьеца, да эдак бурнусец… а особливо заблестят золотые сережки — ну тут сейчас и наша. Бери и владай.

Пелагея Климовна. Уж что говорить! Первое это средствие.

Щемилов. Сейчас барина Медынова обогнал; на своей тележке трясется.

Пелагея Климовна. Должно, в город едет. Хороший барин такой, милый, ласковый.

Щемилов. Ну что в нем хорошего! Ни мужик, ни барин; ни себе, ни людям. Служить бы шел, вот был бы барин настоящий. А что он тут, в именьишке, живет да в земле копается, какой корысти ждет? Из-за готового хлеба на квас. Нешто он дело делает? Одно времяпроведение. А я так считаю, что эти люди даже вредные.

Пелагея Климовна. Да чем же они, Ефим Лукич, вредные? Извините, наше дело глупое.

Щемилов. Мужика портят.

Пелагея Климовна. Да, вот что. Конечно, вам виднее; где же нам разобрать. Только какая же это порча, и от чего она?

Щемило в. А вот, к примеру, раздают мужикам в долг хлеб на семена; мужик как взял, так, весом и мерой, отдал ему и квит. А от этого от самого мужик балуется. У меня займи попробуй!

Пелагея Климовна. Уж что говорить про вас! Вы строгий человек.

Щемилов. Так долг-то долгом, уж он мне вечный работник даровой.

Входят Медынов и Наташа.

V

Те же, Медынов и Наташа.

Медынов (входя.). А, Лазарь Подхалимыч! Каково ваша душенька теплится? Каково ваши карманы отдуваются?

Пелагея Климовна. И что за шутник!

Щемилов. Милостью божьею живем, через добрых людей дышим. Что ж спесивы стали? Мимо ездите, а нет, чтоб во двор стукнуть.

Медынов. Запоры у вас крепки, скоро ли отворишь, а нам время дорого.

Щемилов. Хе-хе-хе, все-то вредные слова у него. Ну, Да ничего. Времечко подбежит, и ваша тележечка у наших ворот застучит. А вы, Наталья Михайловна, не обессудьте за малость… фунтиков с пяточек вам сладенького привез. Нашего сладенького откушайте и нас добрым словечком вспомните.

Наташа. Ах, пожалуйста, не нужно мне.

Пелагея Климовна. Давайте, давайте. Съест и спасибо скажет.

Щемилов. И чудесно. Будьте здоровеньки.

Уходит. Пелагея Климовна провожает его.

Медынов. Ишь расщедрился! Ну, теперь вам сладкой еды надолго хватит. При скучной-то жизни все занятие. Что поделываете?

Наташа. Ничего.

Медынов. Опять у вас ничего? Вы хоть бы как-нибудь иначе выражались. Самое это гнусное слово: ничего.

Наташа. Ну, делала, делала, много делала, слышите! Полола, сеяла, подсевала, поливала…

Медынов. Ого, так, так, хорошо. Хоть и не дело, а и не безделье. Все лучше, чем мечтанием заниматься. Вот уж это так самое пустое занятие, хуже, чем ничего.

Наташа. Да ведь не отгонишь от себя эти мысли. То да другое лезет в голову, а сама ответить не могу… Понимаю одно, что не к месту я здесь, а что делать — не знаю.

Медынов (громко). Бросьте! Бросьте вы! Все это фантазии, ерунда какая-то! (Хватаясь за голову.) Гадость! Мерзость! Нет, лучше не говорите, а то пять фунтов крови испорчу.

Наташа. За что же вы сердитесь? Что я вам сделала?

Медынов. Разумеется, мне-то ничего. А злость так вот всего и поворачивает. Не хочу я, чтобы вы себя губили. Думать, думать! Ну, где вам думать! Чтобы думать-то с пользой, надо хороший прочный инструмент иметь, то есть ум.

Наташа. Ау меня его нет?

Медынов. Да разумеется, нет. Да еще, кроме ума-то, надо иметь много знания да хороший опыт. И я думал, страсть как думал; хотел быть благодетелем не только отечества, а и всего человечества. И в результате от этого думанья вышла праздность со всеми ее скверными последствиями. Тут уж я хватился за ум; приехал в деревню, взялся за соху Андревну — и вышло дело, да и в благодетели попал. В самом деле, двое, не то трое мужичонков благодетелем зовут.

Наташа. У вас школа в имении?

Медынов. Да, сколотился, построил; да учительницы нет… Вот не хотите ли?

Наташа. Что вы, что вы! Ребятишек грамоте учить? Разве это дело?

116