Том 10. Пьесы, написанные совместно - Страница 108

К оглавлению

108

Митрофан идет из флигеля к калитке.

Митроша!

Митрофан (оглядываясь). А?

Гурьевна. Что ты, как галка, рот-то разинул? Поди сюда!

Митрофан. По́ что? (Подходит.)

Гурьевна. Ишь ты, какой взъерошенный, точно шавка!

Митрофан. Так что? Кому нужно?

Гурьевна. Молчи ты, бестолковый! Здесь барышни ходят!

Митрофан. Ну и пущай! Я сторонкой, меня не увидят!

Гурьевна. А зачем сторонкой? Что ты, вор, что ли, украл что? От кого тебе прятаться? Ходи прямо, ходи браво! Разве ты свою планиду знаешь? А может быть…

Митрофан. Уж это ты грезишь! Не так я стачан, фасон не тот.

Гурьевна. Какой еще фасон нашел?

Митрофан. Фасон а ля мужик. От них мы кормимся, с ними нам и жить.

Гурьевна. Ну, не скажи: на грех-то мастера нет! (Достает из мешка банку, мешок кладет на землю и засучает рукава.)

Митрофан. Ты это что? Кого мыть собираешься?

Гурьевна. Помадить тебя хочу. (Помадит.) Вон она опять все деньги растранжирила… Не вертись! Опять за Гурьевну. Ну, я сказала, что Фарафонтова деньги, а свои даю, да по три процентика в месяц, да бриллианты под залог… Не вертись!

Митрофан. А как это хорошо, когда богатый человек проматываться задумает. Тут уж только карман подставляй.

Гурьевна. Говорят тебе, не вертись!

Легкая пощечина.

Митрофан. Ты что дерешься! Так вот на же! (Ерошит волосы.) Так и буду ходить. (Отходит.)

Гурьевна. Ну, Митроша, ну, поди сюда, причешу.

Тот подходит, она его причесывает.

Вот так-то помещичье добро и попадает в наши руки.

Митрофан. А кто ж виноват? Что ж нам, жалеть их, что ли?

Гурьевна. Зачем жалеть; я к слову говорю. Вот уж ты хуторок купил, а там и именье купишь, а потом можно и за барышню посвататься.

Митрофан. Только не очень высокого полету! А я вчера три целковых выиграл.

Гурьевна. В карты? Да я тебя убью!

Митрофан. Нет, на гитаре. Заставляют пьяные ночью песни играть. Коли дадите, говорю, по гривеннику за песню, так стану играть, а то спать пойду. Дали. Я им на три целковых и наиграл!

Гурьевна. Вот и молодец — деньги-то годятся, а выспаться-то и днем можно. Ты куда идешь?

Митрофан. К писарю; нужно на мужиков условье писать. (Уходит в калитку.)

Явление седьмое

Гурьевна и Баркалов (выходит из флигеля, несколько румяней обыкновенного).

Баркалов. А! Это вы?

Гурьевна. Я-с.

Баркалов. Зачем пожаловали?

Гурьевна. Насчет делов-с.

Баркалов. К кому же это?

Гурьевна. Конечно, не к вам, а к благодетельнице своей.

Баркалов. А я полагаю, что к приезжим на бедность попросить. Вон мешок-то какой принесла!

Гурьевна. Это вы совсем напрасно.

Баркалов. Не ходи к приезжим господам, не советую, по дружбе не советую. Он индюк, а она рычит, как бульдог, курит трубку, как фельдфебель, очки вот какие, чубук вот какой!

Гурьевна. Да мне все равно, какие бы ни были.

Баркалов. Нет, нет, не все равно. Попробуй-ка ей не понравиться, она сейчас чубук-то и приложит. Она говорит, что от зубов курит, ты ей не верь. Она для того и курит, чтоб на всякий случай чубук под руками был: как что не по ней — она и приласкает.

Гурьевна. Да какое мне дело! Я не к ним, я к Серафиме Давыдовне.

Баркалов. К Серафиме Давыдовне не пущу. Поворачивай оглобли назад!

Гурьевна. Да как же это возможно, бывши в усадьбе, да не показаться. У меня дело до них, за мной присылали.

Баркалов. Никаких дел не нужно; марш обратно; тем же трактом на старое место, откуда пришла!

Гурьевна. Что вы, Степан Григорьевич, проходу мне не даете, завсегда обижаете.

Баркалов. Полно казанской-то сиротой притворяться.

Гурьевна. Что я бедная, так и нападаете! Это вам должно быть совестно!

Баркалов. Ну да, как же, конечно, совестно, очень совестно. А знаете, какая мне счастливая мысль в голову пришла?

Гурьевна. Почем же я могу чужие мысли знать.

Баркалов. Я вас как-нибудь собаками затравлю.

Гурьевна. За это ответите, нынче на всех закон есть.

Баркалов. Это вы совершенно справедливо изволите говорить. (Смотрит на нее.) Позвольте вас поцеловать.

Гурьевна. Всякие я от вас обиды видела, Степан Григорьевич, а уж такой не ожидала. Даже неблагородно.

Баркалов. Да разве я обижаю? Полно притворяться-то. Вас хочет поцеловать молодой человек приятной наружности. Признайтесь, ведь вы давно не испытывали такого удовольствия?

Гурьевна. Тьфу! Тьфу! Прости господи мои прегрешения! Ах, что вы, что вы? Можно ли такие слова девице говорить!

Баркалов. А что ж такое! Ведь я с благородным намереньем! Много ль у тебя денег припрятано? Откровенно скажи, не скрывай.

Гурьевна. Какие у меня деньги! Из-за хлеба на квас перебиваешься.

Баркалов. Когда у вас будет пятьдесят тысяч, я ваш жених, а пока… приди в мои объятья! (Хочет ее обнять.)

Гурьевна. Что вы, что вы, я закричу. Я сама благородная, у меня папенька был чиновник.

Баркалов. Да ведь я жених. Разве я не имею права сказать тебе: милая, очаровательная Гурьевна! — и задушить в своих объятьях…

Явление восьмое

Те же, Бондырев, потом Бондырева.

Бондырев (входит). Молодой человек, что это вы на старушку-то польстились?

Баркалов. Вы нас не судите, мы старинные приятели.

Гурьевна. Господи помилуй! Да что он это такое?

108